«Богатство, созданное преобразовательным трудом – один из самых важных атрибутов социального престижа» русских крестьян–старожилов». (Сибирский историк Е.А. Ерохина)   Преобразование пространства означало воссоздание пригодной для русского человека среды жизни и трудовой деятельности. Возникновение городов и селений, формирование развитой сети сухопутных путей сообщения, создание производящего хозяйства потребовало от сибиряков огромных усилий. Освоение края связано и с процессом творчества: для земледельца отказ от слепого воспроизводства привычной системы земледелия в новых краях. Труд приобретал в сознании двойное значение: с одной стороны был инструментом преобразования природной среды, с другой – труд сам стал объектом преобразования в ходе адаптации. Труд был условием благополучия и достатка в мире старожилов. Труд обеспечивал право на увеселения, праздники, занимал ведущие позиции и как мера оценки личности в старожильческом социуме. «Зарывной», успешный труд - есть условие доброй славы… Мужику об чем больше думать, как не о пашне, не о работе, а робить, а пашню пахать, чтобы быть сытым со всем своим семейством», писал А.П. Щапов об ангарских крестьянах. Зафиксированные в источниках «захватное» землевладение, купля-продажа пашенной земли, споры о правах на «очерченные» участки показывают наличие в сознании старожилов ценности индивидуальной собственности и труда. Неудивительно, что в сибирских условиях и «захватная» возделанная пашня, и расчищенная покосная земля сдавались в аренду, продавались своим или чужим людям, передавались по наследству. Современники отмечали в середине Х1Х в.: «каждый крестьянин считает землю своей собственностью и продает ее другому». При этом ограничения в размерах, по данным этнографа А.А. Савельева в таежных районах, не было вплоть до начала XX в. В Приангарье говорили при этом: «Скуль надо (земли), скуль можешь разчертить». Спор о праве «первенства» касался не только земли и мог дойти до курьеза. Был случай, что «крестьянин д. Бузыкановой М.Ф. заметил вблизи деревни лисицу и пока собирался ее убить, ответчик И.К. убил зверя. Вследствие чего истец М.Ф. просил суд взыскать с И.К. половину стоимости шкуры. Шкура лисицы была продана за 3 рубля 40 копеек, и руководствуясь местным обычаем, суд взыскал в пользу истца третью часть ее стоимости. В мирских характеристиках выборных лиц в качестве важного условия соответствия должности следуют формулировки «усердный робить», «в хлебопашестве искусный», хлебопашеством занимается успешно». При этом даже качества животных крестьянское  сознание оценивало по их «трудовым возможностям». Например, по иску ангарского крестьянина А.М. к Ф.Р. по факту убийства ответчиком беспривязной охотничьей собаки, вместо требуемых истцом 5 рублей, волостным судом было взыскано 1 рубль 50 копеек согласно мотивировке: «собака была не из удачных (то есть не из добычливых на охоте)». В оценке по другому судебному делу, стоимость погибшей лошади вместо требуемых истцом 10 рублей, была волостным судом оценена в 8 рублей, так как «она была ленива в работе».Характер труда зависел от природно-географических условий проживания людей, сезонного характера занятий. У старожилов притрактовых селений можно выделить первостепенную роль профессиональной «ямщины». Охота и рыбная ловля для ангарских крестьян имели настолько значимую ценность, что с наступлением сезона осенней охоты или ловли рыбы в «ямах», они все уходили на «промысел». Но заниматься этим в летнюю пору, не позволял себе ни  один землепашец. Поэтому круг хозяйственной жизни сопровождался выходом на ведущие позиции одного из видов труда, в зависимости от времени года. В Балахтинской волости, в 1872 г. по распоряжению волостного правления по всем селениям волости составлялись списки крестьян, «наиболее отличившихся в занятии хлебопашеством». В списки включались хозяйства с пашней более 10 десятин. Так в с. Балахтинском отмечено 64 подобных домохозяйства с числом хлебопашцев 157 человек, обрабатывавших 1074 десятины пашни, что составляло в среднем по 6,84 десятины на одного крестьянина и по 16,78 десятин на одно хозяйство. При этом, в хозяйствах с одним хлебопашцем обрабатывалось от 12 до 17 десятин пашни, с двумя – от 11 до 20 десятин, с тремя – от 12 до 25 десятин. Четверо хлебопашцев в семье обрабатывали по 22-26 десятин пашни, а большие семьи с пятью хлебопашцами до 50 десятин пашни. В с. Игрышевском на 18 душ м.п. четырех домохозяйств отличившихся хлебопашцев приходилось 97 десятин пашни, то есть в среднем приходилось по 5,38 десятин на одного крестьянина и по 24 десятины пашенной земли на одно хозяйство. Традиционное российское неприятие «стяжательства», «скопидомства», богатства в ментальной картине мира изменило свою полярность. Бытовавшее в этническом сознании негативное отношение к зажиточность меняется, и даже богатство становится мерой «угодности Богу». Будучи одним из основ ментальности, стремление к зажиточности большинством современников часто рисовалось как негативная привычка сибиряка к «корысти, приобретению, наживе». В начале ХХ в. резко углубляется выраженная противоположность в характере социального идеала старожилов и переселенцев. Массовый поток «столыпинских» переселенцев сформировал иное качественное поле ментальности великорусской общины на территории Сибири в переселенческих поселках. В отличие от своих предшественников ХIХ в. середняков - «самоходов», стремившихся влиться в старожильческое сообщество по правилам сибиряков, новоселы-«лапотошники» пытались часто навязать старожилам свои традиции и миропорядок.Вот типичное проявление ментальности бедняков Европейской России. В 1910 г. переселенцы участка Богомолово Покровского сельского общества обратились с жалобой на старожилов с. Устьянского не желающих поделиться с ними пашенными землями.  Переселенцы писали в границах своей «уравнительной ментальности»: «Старожилов с. Устьянского все дети мужского пола без различия возраста даже мальчики, родившиеся в 1910 г. получили земельные наделы, а наши мальчики возраста по 9 и 12 лет остаются бобылями». Они просили наделить их землей за счет «общего уравнения» всех крестьян двух общин. О выраженном «несибирском» образе труда и жизни описывается в корреспонденциях из переселенческих поселков: «В любой переселенческой избе нечистота, зловоние, тараканы, клопы. Точно на короткий срок и в чужое жилье попал в свою лачугу «новосел». И нет у него ни времени, ни возможности навести порядок». Мы добавим, что главной причиной было сохранение типичного образа избы в картине мира переселенца. О подобной «традиции» писал еще В.О. Ключевский: «Крестьянские поселки по Волге и… других местах… доселе своей примитивностью, отсутствием простейших житейских удобств, производят… впечатление временных…». Основным инструментом формирования данного социального идеала явился труд. Объяснить это можно словами высокопрофессионального аналитика сибирской жизни С.П. Капустина: «Переселенец из России, приходя сюда остается доволен, хвалит новое место и пишет своим, чтоб ехали в эту благодатную страну. Но это не значит, что, придя сюда, добыл средства к жизни без напряженного труда. Это значит только то, что здесь есть возможность приложить привычный труд, притом труд действительно на самого себя, труд, дающий хорошие результаты». Трудовой процесс был, одновременно, частью широкого круга ритуально - обрядовых действий, отступить от которых было равносильно отказу от веры, традиций. |
